Неточные совпадения
Поневолься.
Не по́
сердцу, а
парня ты мани.
А он прильнет и не отстанет, будет
Похаживать.
Парень им говорил: — Перестаньте плакать, перестаньте рвать мое
сердце. Зовет нас государь на службу. На меня пал жеребей. Воля божия. Кому не умирать, тот жив будет. Авось-либо я с полком к вам приду. Авось-либо дослужуся до чина. Не крушися, моя матушка родимая. Береги для меня Прасковьюшку. — Рекрута сего отдавали из экономического селения.
— Он говорил мне, что всех нас знают, все мы у жандармов на счету и что выловят всех перед Маем. Я не отвечал, смеялся, а
сердце закипало. Он стал говорить, что я умный
парень и не надо мне идти таким путем, а лучше…
— Тяжелый
парень! — согласился хохол, качая головой. — Но это пройдет! Это у меня было. Когда неярко в
сердце горит — много сажи в нем накопляется. Ну, вы, ненько, ложитесь, а я посижу, почитаю еще.
Казалось, все обстоятельства говорили в пользу Михайла Максимовича, но дедушка повторял свое: «Хорош
парень, ловок и смышлен, а
сердце не лежит».
При этом движение какого-то невольного отчаяния пробудилось вдруг в душе молодого
парня; кровь хлынула к его
сердцу; как словно туманом каким окинулось все перед глазами.
Окрестность нарочно, казалось, приняла самый тусклый, серенький вид, чтобы возбудить в
сердце молодого
парня как можно меньше сожаления при расставанье с родимыми местами.
Вспыхнувшая в нем страсть сделала его владыкой души и тела женщины, он жадно пил огненную сладость этой власти, и она выжгла из него все неуклюжее, что придавало ему вид
парня угрюмого, глуповатого, и напоила его
сердце молодой гордостью, сознанием своей человеческой личности.
— А любопытный ты
парень! — сказал ему Ежов дня через два после встречи. — И хоть тяжело говоришь, но чувствуется в тебе большая дерзость
сердца! Кабы тебе немножко знания порядков жизни! Заговорил бы ты тогда… довольно громко, я думаю… да-а!
— А ты,
парень, чего окаменел? Отец был стар, ветх плотью… Всем нам смерть уготована, ее же не избегнешь… стало быть, не следует прежде времени мертветь… Ты его не воскресишь печалью, и ему твоей скорби не надо, ибо сказано: «егда душа от тела имать нуждею восхититися страшными аггелы — всех забывает сродников и знаемых…» — значит, весь ты для него теперь ничего не значишь, хоть ты плачь, хоть смейся… А живой о живом пещись должен… Ты лучше плачь — это дело человеческое… очень облегчает
сердце…
Крутицкий. Но он, кажется,
парень с
сердцем. Вы, говорит, ваше превосходительство, не подумайте, что я из-за денег. Звал меня в посаженые отцы: сделайте, говорит, честь. Ну, что ж не сделать! Я, говорит, не из приданого; мне, говорит, девушка нравится. Ангел, ангел, говорит, и так с чувством говорит. Ну, что ж, прекрасно. Дай ему Бог. Нет, а вы возьмите, вот в «Донском». (Декламирует.)
— Не то, девушка, что не любит. Може, и любит, да нравная она такая. Вередует — и не знает, чего вередует. Сызмальства мать-то с отцом как собаки жили, ну и она так норовит. А он
парень открытый, душевный, нетерпячий, — вот у них и идет. Она и сама, лютуя, мучится и его совсем и замаяла и от себя отворотила. А чтоб обернуться этак к нему всем
сердцем, этого у нее в нраве нет: суровая уж такая, неласковая, неприветливая.
А деревня не нравится мне, мужики — непонятны. Бабы особенно часто жалуются на болезни, у них что-то «подкатывает к
сердцу», «спирает в грудях» и постоянно «резь в животе», — об этом они больше и охотнее всего говорят, сидя по праздникам у своих изб или на берегу Волги. Все они страшно легко раздражаются, неистово ругая друг друга. Из-за разбитой глиняной корчаги, ценою в двенадцать копеек, три семьи дрались кольями, переломили руку старухе и разбили череп
парню. Такие драки почти каждую неделю.
— Ты давеча взглянул на меня, а
сердце мое помягчило. И
парень тихий. Я и подумала: это, должно, святые.
Любовь Гордеевна. Парень-то хороший… Больно уж он мне по
сердцу, такой тихий да сиротливый.
Пелагея Егоровна. Что, Любушка, жаль парня-то! Эко, девушка… ах! А мне и невдомек, что ты его полюбила-то. Да и где мне, старухе, догадаться… да. Что ж я? Вот поплакать наше дело, а власти над дочерью никакой не имею! А хорошо бы! Полюбовалась бы на старости. Парень-то такой простой,
сердцем мягкий, и меня-то бы, старуху, любил. Уж как погляжу я на тебя, девушка, как тебе не грустить!.. да помочь-то мне тебе, сердечная, нечем!
Вот, братцы, раз этак под утро приезжают к ним три купца: также поохотиться, видно, захотели; ну, хорошо; парнюха-то и выгляди у одного из них невзначай книжку с деньгами; должно быть, они с ярманки или базара какого к ним завернули; разгорелось у него
сердце; а
парень, говорю, смирный, что ни на есть смирнеющий; скажи он сдуру солдатке-то про эвти деньги, а та и пошла его подзадоривать, пуще да и пуще, возьми да возьми: никто, мол, Петруха, не узнает…
— Не ко двору ты нам,
парень! Скандалы нам не надобны. Разбередишь хозяина ты один, а он на нас станет
сердце срывать, — да!
Филицата. Ее дело молодое, а все одна да одна, — жалость меня взяла… Ну, думаешь: поговорят с
парнем да и разойдутся. А кто ж их знал? Видно, сердце-то не камень.
Что мне тут делать:
парень я молодой, непривычный, кругом, может, на сколько верст души человеческой нету, только лес один, на
сердце и без того тоскливо, а тут этот старик увязался.
Даже Кузьма Косяк, новый засыпка, орловец, зубоскал и задира, молодой
парень, могучий, с весёлыми и синими глазами и ровным рядом мелких белых зубов, всегда оскаленных задорной улыбкой, — даже этот Кузьма, с которым всегда было за что всласть поругаться, стал почтителен и услужлив; песен, на которые был большой мастер, больше не пел, меткими прибаутками во все стороны не сыпал, и Тихон Павлович, замечая за ним всё это, недовольно думал про себя: «Хорош, видно, я, чёрт, стал!» И, думая так, всё более подчинялся чему-то, неотвязно сосавшему его
сердце.
Какие мы девки баловницы! Вот приласкай
парня, он и не отстанет, и будет подле тебя увиваться. Только чтой-то он иной раз такой хорошим, веселый, а иной раз чудной такой? Что-нибудь у него па душе есть. Может, он что недоброе затевает… так мы с матушкой и двери покажем, у нас недолго! А все будет жаль. Вот шуткой, шуткой, а ведь как полюбила, ажио
сердце ноет, так вот и бьется, ровно голубь.
Дивом казалось ей, понять не могла, как это она вдруг с Алексеем поладила. В самое то время, как
сердце в ней раскипелось, когда гневом так и рвало душу ее, вдруг ни с того ни с сего помирились, ровно допрежь того и ссоры никакой не бывало… Увидала слезы, услыхала рыданья — воском растаяла. Не видывала до той поры она, ни от кого даже не слыхивала, чтоб
парни перед девицами плакали, — а этот…
— Не бывает разве, что отец по своенравию на всю жизнь губит детей своих? — продолжала, как полотно побелевшая, Марья Гавриловна, стоя перед Манефой и опираясь рукою на стол. — Найдет, примером сказать, девушка человека по
сердцу, хорошего, доброго, а родителю забредет в голову выдать ее за нужного ему человека, и начнется тиранство… девка в воду,
парень в петлю… А родитель руками разводит да говорит: «Судьба такая! Богу так угодно».
Но я себе воображаю, что вас немного знаю, и настолько, что искренно, положа руку на
сердце, говорю: вы
парень с „искрой божией“, но эту искру нужно вечно раздувать, то есть нужно много работать, чтоб суметь своей искрой разжечь людские
сердца…
Вот и у меня Митька… Погиб, совсем погиб, пропащий стал человек… А все ученье, все наука… А парень-от какой был разумный, да тихий, смирный, рассудительный!.. Что перед ним Сережка?.. Дурь нагольная, как есть одна дурь!..
Сердце колом повернет, как вспомнишь… Ох ты, господи, творец праведный!..
— Вот и неправда, княжна-голубушка; таких
парней не много увидишь: рост, что у твоего батюшки, чуть не сажень, глаза голубые, волосы кольцом вьются, походочка с развальцем, голос тихий, да приятный, так за
сердце и хватает… Я так смекаю, что он не простого рода, а боярского, да и на дворе почти все то же гуторят…
— Тимошка не
парень, а золото, все это дело мне оборудовал: достал и молодца; видел я его — ни дать ни взять княжеский сын: поступь, стан, очи ясные, — а может и на самом деле боярское отродье, кто его ведает! Сквозь бабье
сердце влезет и вылезет — видать сейчас, а этого нам только и надобно… Довольна-ли мной, моя ясочка?..
— Вас там, барышня, какой-то
парень спрашивает, — доложила ей Ненила Власьевна, все
сердцем полюбившая за эти дни молодую девушку.
— Уж коли говорю, значит, знаю, — ответила Домаша тоном, не допускающим противоречия. — И отчего же Ермаку не зазнобить
сердце девичье?
Парень он видный, красивый…
Словом, толков было не обобраться. Весть проникла и в рукодельную к сенным девушкам. Услыхав ее, Домаша побледнела. Хоть она, в силу своего строптивого характера, относилась к полюбившемуся ей
парню с кондачка, но все же разлука с ним больно защемила девичье
сердце.
А когда-то, когда-то…
Веселым
парнем,
До костей весь пропахший
Степной травой,
Я пришел в этот город с пустыми руками,
Но зато с полным
сердцемИ не пустой головой.